Немного тепла
Очень хорошо помню тот момент в своей жизни, когда впервые увидела детей сирот. Я тогда сама еще была малышкой. Мы жили на Проспекте Вернадского, и мама каждый день водила меня гулять в Тропаревский лес. В лесу жили белки, и вот мы ходили туда кормит их орешками. Белки были рыженькие и пушистые, они подбегали, брали в лапки орешек и грызли его, что доставляло мне неописуемую радость.
Каждый раз, по дороге к белкам, мы проходили мимо детского дома. Я очень хорошо помню лица этих детей, моих тогда ровесников. Они подбегали к забору, отделявшему их, кем-то там почему-то оставленных, от меня, стоящую за руку с мамой… Яснее всего мне запомнились их глаза. И как они тянули ручки через забор, а у меня сердце сжималось в груди от отчаянного желания отдать им все тепло и всю нежность, какими только располагало тогда мое маленькое существо, и абсолютного непонимания, как же так получилось, что вот я стою тут, по эту сторону забора, и в моем мире все есть… и мама, и радость и белки, а они по другую. И в их мире нет мамы, и белок нет… есть только одиночество и этот железный забор, отделяющий нас друг от друга. Я донимала вопросами маму, как так получилось? Почему они там, за забором? И главное, отчего у них столько тоски в глазах?… Мама объяснила мне, как могла, что это все потому, что у них никого нет, ни мамы, ни папы, никого. Тогда я, будучи человеком действия, предложила забрать их всех срочно к себе. Мама, опять же, как могла объяснила, что этого мы сделать никак не можем, хотя бы потому, что нам никто их не отдаст. На этом мои попытки улучшить ситуацию не прекратились, и я предложила маме гениальный план, а именно, вернуться сюда ночью, перелезть через забор и их всех украсть. На это мама привела резонный довод, что в таком случае нас, скорее всего, поймают. После чего ее посадят в тюрьму, а меня, как раз в такое вот заведение, что в моем тогдашнем представлении тоже было тюрьмой, только детской. Последней робкой попыткой было предложение пойти по соседям, позвать их всех с собой, и чтобы каждый забрал хоть по одному ребенку. На это мама, с сожалением возразила, что не все соседи согласятся взять “чужих” детей. Это последнее объяснение уж совсем не укладывалось в моем трехлетнем уме, так как там жила тогда абсолютная уверенность в том, что никаких “чужих” детей не бывает. Что все дети, они свои, как и белки, и мамы, и соседи, как и все, что есть в этом мире.
Жизнь была щедрой со мной, чего бы мне не хотелось, она неизменно одаривала меня сполна. Как и в детстве, в моем мире всего было в избытке. И вот, в какой-то момент я остро почувствовала, что больше не могу жить просто для себя. Во мне снова проснулось та забытая детская потребность поделиться тем, чем наградила меня судьба, с кем-то, кто в этом нуждался.
Я залезла в интернет и первое, что попалось мне на глаза, была ссылка на фонд “Подари жизнь”, занимающийся опекой детей, лечащихся от рака.
Так я начала навещать детей в больнице. Мы играли, общались, пели под гитару, рисовали, даже пару раз занимались актерским мастерством… Эти встречи открыли для меня абсолютно новую, неведомую доселе грань в жизни. Я очень многому научилась у своих юных друзей. Храбрости, благородству, терпению.
Там был один мальчик, Алан. Совсем малыш, ему было три годика. И вот мы пошли все вместе гулять. Была зима. Аланчик шел по снегу, видно было, как ему не удобно, такому маленькому, идти по огромным сугробам, еще и укутанному с ног до головы. Шарф, шапка, теплый комбинезон, респираторная маска – обязательный атрибут. И вот он споткнулся и упал и собрался было заплакать, но его мама заметив это сказала, “Алан, вставай и не вздумай хныкать. Ты что забыл, что ты мужчина?” Он внимательно посмотрел на нее, собрался с духом, встал, отряхнулся и пошел дальше. Потом мы вернулись в отделение, и Аланчик переоделся в национальный костюм. Он был из Осетии. И станцевал нам танец. А потом улыбался и со всеми фотографировался. Он был такой храбрый, такой, по-взрослому, полный достоинства и благородства. Я была уверенна, что он идет на поправку и вот-вот его отпустят домой… Так и вышло. Точнее почти так. Его и в правду выписали домой, но только не потому, что он поправился, а потому, что его заболевание оказалось неизлечимым. Он с мамой уехал домой. Узнав об этом, я поехала в церковь и там, стоя на коленях перед иконой Божьей Матери, в слезах, впервые в жизни молилась не о себе и не о ком-то из своих близких, а об этом удивительном мальчике… Аланчика вскоре не стало. Где-то он теперь в других, прекрасных мирах, продолжает свое путешествие.
Еще запомнилась мне девочка Марина. Она лечилась от рака крови. Марина рассказывала мне, как больше месяца у нее держалась температура 40. И как ей хотелось плакать, а она не позволяла себе, терпела, ведь у ее кровати по очереди сидели то отец, то мать. И она видела как они за нее переживали, и не плакала. Чтобы их не расстраивать. Слушая ее рассказ, мне на секунду представилось, а как бы я повела себя на ее месте. И сразу вспомнились те редкие моменты в моей жизни, когда температура у меня поднималась чуть выше 37, что тут же служило поводом залечь в постель, в обнимку с градусником, и минимум раз в полчаса перемеривать температуру, не дай Бог, поднимется до 38… Марина выздоровела и, очень надеюсь, будет жить долго-долго и очень-очень счастливо.
В 2012 году, весной, фонд организовал в Третьяковской Галерее выставку из работ, которые ребята рисовали в больнице. Как поразили меня эти картины, мозаики… Где в каждом штрихе, в каждом маленьком фрагменте просвечивалось одно единственное желание – жить. Просто жить. Дышать. Видеть солнце на небе. Как цветы растут. Или бабочку. Море. А в море кораблик. Или домик. И там мама стоит и папа. И окна большие и светлые. Все то, что не ценишь, что до какого-то момента воспринимаешь как должное. Пока не увидишь глазами такого вот одного ребенка. И не поймешь, ценой его страданий, как все это, оказывается, хрупко. И ценно. Какое это огромное сокровище – жизнь. Простая человеческая жизнь.
Еще, есть такой замечательный “Клуб волонтеров”, который опекает около 30 детских домов в России. Каждые выходные ребята ездят по детским домам. Занимаются там с детьми, играют, общаются, надаривают подарков, проводят всевозможные мастер классы, обучают детей по чуть-чуть всему, что умеют сами. Вот в такие поездки время от времени езжу и я.
Так получилось, что первый детский дом, где мне довелось побывать, был интернатом для детишек, страдающих ДЦП. Интернат находится в 180 км от Москвы. Мы ехали на машине, я была за рулем, а на пассажирском сиденье рядом со мной все дорогу очаровательная маленькая Леди – волонтер со стажем по имени Маша, рассказывала новенькой мне и новенькой девушке Насте, сидящей на заднем сиденье, о том, что в тот детский дом, в который мы держим путь, лучше бы с первого разу не ездить, что зрелище это не для слабонервных, особенно отделение на 2-м этаже, под названием “Милосердие”, где дети – лежачие, в общем, совсем тяжелые. По Машиным рассказам я поняла, что у этих детей, в основном родители есть, но они, тем не менее, живут в интернате, так как нуждаются в специальном уходе.
Мы с новенькой Настей оказались, как выяснилось, не из робкого десятка и побывали в этот день и на первом и на втором этажах. А в последствии, в другой уже свой визит, я побывала даже и на третьем, куда меня привел мальчик Алеша, мой новый друг, воспитанник интерната, чтобы показать свою комнату и Храм, где он поддерживает чистоту и помогает Батюшке.
Войдя в отделение для лежачих детей, я в первую минуту растерялась, потому что просто не понимала, что с ними делать. Они и в правду очень больные, сидят или лежат в кроватках, в основном в смирительных рубашках, так как из-за поражения нервной системы их движения тяжело управляемы, и они могут из-за этого нанести себе вред… И вот я, не зная, что еще придумать, начала им петь. Наверное вспомнила, как мама рассказывала, что, если я в детстве плакала, единственным способом меня успокоить было взять на руки и начать петь. То же сделала и я. Брала их на руки по очереди, то одного, то другого. Подносила к окну, сами же они не могут подойти, а нянечка у них одна, и при том, пожилая, ей со всеми не справиться. И пела. И они улыбались эти детки. Затихли, слушали и улыбались. А одна девочка, Олеся, покачивалась, как умела, у себя в кроватке. Так она танцевала.
Мне в этот день стало ясно, что ничего в этом мире страшного нет. Ничего. Все тут можно исправить. И единственное, что мы все тут ищем, – это тепла. Простого человеческого тепла. Немного заботы. Нежности. Сострадания.
Вот мне, например, нравится петь. Мне это совсем не сложно, и доставляет радость. А кому-то нравится слушать, или подпевать и танцевать при этом. И это ведь так просто, поделиться тем, что тебе дано, тем, чего у тебя в избытке. Талантом, деньгами, знанием, хорошим настроением, или орешками – покормить белок, не важно, чем угодно, тем, чем делиться легко и приятно, с кем-то, кто в этом нуждается.
Были и еще поездки, в другие детские дома, к здоровым детям, которые так или иначе оказались без родителей. В последней, например, мы занимались йогой. Приветствовали солнце, пели Ом и медитировали. Самая младшая йогиня, 3-х летняя Сашенька, правда, на второй минуте медитации заснула, но ее можно понять. Вечером за ней и за ее старшим братишкой Никитой должна была приехать мама, забрать домой. Малышке нужно было набраться сил в дорогу.
Вот так жизнь подсказала мне лекарство от тоски в глазах. Это тепло. То тепло, которого у нас у всех в избытке, если только не забывать им делиться. Быть щедрыми с тем, кто нуждается. Не важно, взрослый ли это человек, или ребенок, чужой ли он, или свой. И для этого, оказывается, не надо дожидаться ночи и лезть через забор. Потому что, как выяснилось, в каждом заборе обязательно есть ворота, в которые можно войти, спокойно, при свете дня. Было бы только желание…
Посвящается моему Наставнику, Рами Блекту,
без которого мне бы так до сих пор и казалось,
что весь мир – это один бесконечный забор.
